Сила нарратива – потребность в новой военной доктрине

На этой неделе автор поста – Шохам Адизес, директор обучения и сертификации в Институте Адизеса. Надеюсь, что вам понравится.

Доктор Ицхак Кальдерон Адизес

Военная доктрина обеспечивает общепринятый подход, который, среди прочего, определяет врага и генеральную стратегию, которая будет использована, чтобы с ним бороться.  

Существует потребность в новой военной доктрине, которая помогла бы справиться с войной, в которую мы вовлечены сейчас и были вовлечены в прошлом. Эта потребность стала очевидной после недавних атак в Париже. Чтобы победить в этой войне, мы должны переформулировать наши взгляды на войну, включая наше понимание того, кто наш враг, и какую стратегию мы должны использовать.

Атомная бомба – это не самое сильное оружие в мире. Самое сильное оружие в мире – нарратив. Нарратив – это «история», представленная публике. Нарратив обладает силой, потому что людям свойственно верить тому, что им говорят, особенно если им говорят это достаточное количество раз. Если люди верят нарративу, вера влияет на их поведение, и тогда нарратив может завоевывать сердца и умы, те самые сердца и умы, которые могут легализировать использование насилия или же использование атомного оружия.

Таким образом, чтобы победить в этой войне, мы должны победить нарратив наших врагов. Мы должны продвигать альтернативный нарратив и быть внимательными к тому, как война подается в средствах массовой информации, и как ее воспринимают все те, кто в нее вовлечен.

Что такое терроризм?

Сам термин распространился в нашем обществе в словосочетании «война с терроризмом». Но что такое терроризм? Словарь Merriam-Webster определяет терроризм как «использование актов насилия для запугивания людей, проживающих в определенном регионе, для достижения политической цели». Я считаю, что это определение слишком общее. Под это определение подходит каждая военная операция с начала времен. Когда войска Соединенных Штатов столкнулись с Вьетконгом во время Вьетнамской войны, разве они не использовали насилие, чтобы напугать врага и как способ достижения политической цели? Разве нельзя сказать то же самое по отношению к любой другой военной операции в нашей истории, включая штурм побережья Нормандии в День Д во время Второй мировой войны? Приношу свои извинения Merriam-Webster, но я отказываюсь приравнивать действия союзников во Второй мировой войне к зверству, которое недавно случилось в Париже. Очевидно, что между первым и вторым есть разница. Поэтому нам необходимо определить, что такое мировой терроризм.

Я предлагаю следующее определение: терроризм – это стратегия войны. Стратегия, согласно которой спланированные военные операции происходят не между военными, а между гражданским населением. Другими словами, терроризм фокусируется на убийстве невинных граждан, которые не участвуют в военных действиях.

Объявить войну терроризму – это объявить войну стратегии. Как и для чего объявлять войну стратегии? Поступая таким образом мы только отрицаем реальность и препятствуем нашей способности адаптироваться к новому формату войны. Враг – это не стратегия для использования, враг – это враг, независимо от использованной стратегии.

Одна из причин нашей неготовности бороться с терроризмом в том, что наша традиционная военная доктрина не позволяет нам нападать на гражданские цели. Люди, совершающие террористические акты делают это не в военной форме. Террористы – это гражданское население. Мы можем наблюдать, как возникает эта проблема, когда в новостях говорят, что снарядом было убито энное число граждан. Но если снаряд убил только тех людей, которые были активно задействованы в террористической деятельности, считались бы они убитым гражданским населением?

В соответствии с новой военной доктриной мы должны отказаться от Золотого правила в пользу Платинового правила. Золотое правило гласит: «относитесь к другим так, как вы хотите, чтобы относились к вам». Проблема в том, что оно предполагает, что все люди хотят, чтобы к ним относились одинаково. Согласно исследованиям в области Спиральной динамики¹, предлагающей модель эволюции человеческих систем ценностей, люди с разными системами ценностей хотят чтобы к ним относились по-разному.  Значит, попытки относиться ко всем так, как вы хотите, чтобы относились к вам, предполагают, что у каждого такая же система ценностей, как и у вас.

Платиновое правило звучит по-другому: «относитесь к другим так, как ОНИ хотят, чтобы к ним относились». Платиновое правило гласит, что разные люди с разными системами ценностей хотят, чтобы к ним относились по-разному. Ограничение Платинового правила в том, что мы не всегда знаем, какого отношения к себе хотят другие. Я бы решил эту проблему следующим образом: предположите, что они следуют Золотому правилу.

Итак, будем считать, что они относятся к вам так, как хотят, чтобы относились к ним.

Куда же это нас приведет? Если враг нападает на нас, используя террористические тактики, мы можем использовать те же военные силы против них. Это нормально для их системы ценностей.

Важно помнить, что мы говорим о нарративе. Мы ни в коем случае не должны использовать невинных людей в роли мишени, как это делают террористы, нам необходимо изменить нарратив.

Снаряды убивают невиновных. Война убивает невиновных. Мы никогда не должны целиться в невиновных, но мы также не обязаны извиняться за то, как ведем эту войну. Это делает нас слабыми в глазах наших врагов и в рамках их системы ценностей. Мы должны объяснить, что будем относиться к нашим врагам так же, как они к нам. Мы должны узаконивать то, что делаем в интересах нарратива. Без таких изменений в нашей военной доктрине мы кажемся лицемерами, которые с одной стороны возмущены тем, что гибнет гражданское население, а с другой – убивают террористов, которые де-факто гражданское население. Нет ничего странного в том, что мы проигрываем в войне за нарратив.

Далее, если терроризм – не враг, а просто стратегия, которую использует враг, кто же тогда враг?

С кем именно мы воюем?

Современный нарратив, как было определено многими средствами массовой информации, представляет мусульман или мусульманскую религию ненависти как наших врагов, но такая формулировка нарратива приносит больше вреда, чем пользы. Лучше сформулировать эту проблему как экстремистскую, а не мусульманскую. Война, в которую мы вовлечены, это не война между религиями, она больше напоминает войну между теми, кто спокойно принимает различия людей, исповедующих другую религию и живущих по-другому и тех, кто этого не принимает (экстремистов). Опять-таки враг – это не группа людей и не религия, а вера в то, что если ты не такой как я, если ты не веришь в то, во что верю я, я имею право убить тебя. Вот что я называю экстремизмом, и не обманывайте самих себя, экстремисты есть везде, а не только среди мусульман.

–        В 1995 году Тимоти Маквей организовал взрыв в федеральном здании Оклахома-Сити, убив 168 человек и ранив 754, из-за конфликта с федеральным правительством.

–        В 2011 году Андерс Брейвик убил 77 человек в Норвегии ради продвижения своих антимусульманских, антииммигрантских и прохристианских взглядов, сформулированных в его манифесте.

–        Джозеф Кони, радикальный христианин, основавший Господнюю армию сопротивления в 1987 году, призывал к созданию строгого теократического государства в Уганде. Согласно Human Rights Watch, Господняя армия сопротивления совершила тысячи убийств и похищений людей с целью вымогательства.

И этот список продолжается…

Экстремизм порождает экстремизм. Создается впечатление, что в этом есть природный баланс. Посмотрите на Францию. На недавних выборах доминировала крайне правая политическая партия Национальный Фронт. Партия, которая хочет выйти из Европейского Союза, остановить иммиграцию и репатриировать тех, кто не является этническими французами. Пережив атаку экстремистов, Франция сама все больше впадает в крайности.

Чтобы взять под контроль экстремизм, мы должны контролировать его со всех направлений, а не только со стороны мусульман, даже если они самые активные и опасные в данный момент. Называя всех мусульман экстремистами, мы только провоцируем еще больше экстремистов с обеих сторон: очевидно, что если люди чувствуют себя жертвами атаки, они будут пытаться защититься. Таким образом, если мы будем говорить, что все мусульмане – экстремисты, те, которые ими не являются, легко превратятся в  новобранцев для тех, кто способен создать нарратив, гласящий: «на нашу религию нападают». Если мы способны менять нарратив от религии до экстремизма, мы можем прекратить отталкивать нерелигиозных мусульман и перестать толкать немусульман на крайности по отношению к мусульманам. Изменение взглядов о том, кто наш враг – первый шаг к победе в войне за нарратив.

Сравните это с современным нарративом. Мусульманские экстремисты – плохие (тем самым подразумевая, что немусульманские – нет) и терроризм – наш враг (а это значит, что каждый раз, когда Запад будет нападать на террористов, которые де-факто гражданское население, Запад будет использовать терроризм, то есть будет демонстрировать свое лицемерие).

Теперь, когда мы понимаем, кто наш враг, давайте поговорим о стратегии. Если мы принимаем силу нарратива как инструмент, тогда наша стратегия должна включать в себя создание и распространение нашего собственного нарратива. Таким образом, мы должны искать тех, кому хорошо знакомы организации, с которыми мы воюем, к примеру, ИГИЛ, и тех, кто в них разочарован. Мы должны содействовать и даже спонсировать создание контр-нарратива на языке нашего врага, а также активно инвестировать в платформы, которые распространяют этот нарратив. 

Разъясняя, что враг ­– это идеология экстремизма (а не религия ислама), что узаконивая наши действия и сообщая нашим врагам, что мы будем относиться к ним так, как они к нам, мы можем изменить нарратив, создав новую военную доктрину, которая станет первым шагом к победе в этой войне. Ведь тот, кто контролирует нарратив, контролирует будущее.

Об авторе: Шохам Адизес – директор обучения и сертификации в Институте Адизеса и соавтор книги Empowering Meetings.

¹Бек, Д. (1996) “Спиральная динамика. Управляя ценностями, лидерством и изменениями” Blackwell Publishing.